Глава 56.
Марена зябко повела плечами, Денис заботливо накинул на нее свою рубашку. Двадцать третье августа был днем промозглым и холодным. Надо было идти в Расписную комнату, но ведьма медлила. Последняя сказка, а потом еще месяц и…. С чего бы она так привязалась к этом, конкретному Рыцарю? Она и сама слабо понимала.
Тысячи лет и тысячи добровольцев. Женщина хотела бы помнить их как неясное марево. Сливающихся в одно, универсальное и безразличное лицо. Но нет, она помнила каждого. На стенах гостиной она хранила фотографии и рисунки только за последние сто лет. Даже Карина не знала, что в доме есть целая тайна галерея, где высечены в камне, вырезаны из дерева, отлиты в бронзе, намазюканы охрой на коре или нацарапаны на глине, все сто двадцать тысяч жертв спасения этого мира.
Сейчас, когда сердце женщины разрывалось между любовью и необходимостью, на стене в гостиной появилась новая фотография. Они с Денисом возле бара «Борода мертвого хипстера». Абсолютно выпало из головы, куда же они собирались после посещения зомби-кабака.
— Мы так и не купили дрель и этот, — Марена поморщилась, вспоминая непривычное слово – как его? Рашпиль!
— Еще осенью все куплено, — слегка обиделся хозяйственный Денис – весь инструмент в доме обновлен и приведен в порядок.
— Мужик, — протянула Марена с такой интонацией, будто объявила Дениса лауреатом Нобелевской премии. Впрочем, для нее первое было важнее.
Денис прижал к себе любовницу и поцеловал ее в густые локоны, пахнущие сеном. Внутри, женщина кричала мирозданию и времени «остановитесь, замрите, отстаньте от нас двоих, займитесь своими делами!» Как всегда, мирозданию и времени было плевать на ее желания.
Комната наполнилась спелым золотом заката. Время для очередной сказки подошло. Тяжело вздохнув, Марена поднялась на ноги. Осталось всего несколько минут и надо было подниматься в Расписную комнату. Что-то тяжело ухнуло в стену дома, видимо Серый Ростовщик послал на убой очередную партию плоских, и защита расплющила нападающих.
Ее бесило, что Денис так спокоен. Она разрывалась сердцем из-за предстоящего. Да, он не умрет сразу, но двенадцатая сказка всегда последняя для Рыцаря призрения. Он не переживет осеннего равноденствия. А этот чурбак спокоен и безмятежен. Только когда они вошли в Расписную комнату до нее дошло. Женщина в ужасе повернулась к любовнику и спросила:
— Диззи тебе рассказала, что в моих силах тебя воскресить?!
— Да, — кивнул Денис спокойно и принялся снимать одежду.
— Это невозможно! – воскликнула ведьма – Ты сливаешься в единое целое, твоя душа не отделится от тела, и ты умрешь целиком!
— Я знаю, — все так же спокойно ответил мужчина и уселся на свое место – она мне врала, но я должен был вернуться сюда. Это слишком важно. Куда важнее одной жизни.
Марена прижала пальцы к губам и смотрела на своего мужчину. То, что он был спокоен, приводило ее в еще больший ужас. Если бы он сбежал, как Хайдар, и ведь почти убежал…. Но вернулся, потому что надо. Шершавое и грубое слово «надо». Карина знала, кого выбирать в Рыцари призрения.
— Расскажи мне сказку про любовь, — попросила Марена.
Сама же горько усмехнулась своим словам, потому что глаза любовника уже наполнились светом, и он ее не слышал. Не им решать, какая история в этот раз будет лечить мироздание. С этим потоком не совладать никому и никогда. Можно лишь пытаться не захлебнуться в этой волне, повернуть ее невозможно. Денис начал рассказ:
Ххххх
Сказка двенадцатая.
«Пластиковый век»
Есфирь следила за мерчендайзером, на фоне помойки увидеть его было трудно, но вот он зашевелился и поменял позу. Скорее всего поменялась программа. Интересно, что он видит, подумала Есфирь, наверное, жрет деликатесы на тропическом пляже, или рыбу в речке ловит и эту, как ее, уху готовит. Внешние датчики мерчендайзера уловили движение, он сжался для прыжка, бросок и слепая, безглазая кошка дико извивается в его руках. Изодранная кожа не беспокоит мерчендайзера, его вообще ничего не беспокоит, но программа заботится о сохранности оплеток проводов и целостности разъемов, легкое движение и голова животного свернута. Дальше ждать нельзя, иначе мерчендайзер сожрет добычу. Есфирь выскочила из щели между мусорными баками, размахивая зеленой картонкой. Примитивная внешняя цепь застопорила мерчендайзера, приняв кусок пластика за удостоверение заботливого.
— Отлов не санкционирован! – Есфирь с немалым артистизмом скопировала щелкающие интонации заботливых.
– Приказываю отдать орудие правонарушения и следовать в ближайший тюремный стационар, для проверки системы!
Мерчендайзер разжал руки и встал в полный рост. Шлем, как и всех других, скрывал голову полностью, но грудь слева оставалась почти свободной от оборудования, только под соском в легкие входил вентиляционный шланг. Похоже, это когда-то было женщиной, подумала Есфирь, главное, чтобы у мерчендайзера не стоял новый модем, иначе придется сматываться. Мерчендайзер загудел процессором, и сиплым голосом ответил:
— Мои молитвы богам, будут о тебе заботливый! Исполняю пожелание твоей заботы. – уставные слова были лишены каких-либо эмоций. Мерчендайзер развернулся и потопал в сторону «Райского Уголка» коммерческой тюрьмы, ближайшей имеющей стационарный тестовый комплекс.
Есфирь подхватила кошку и рванула из подворотни, не дай боги, он успеет сделать запрос центральному компьютеру компании. Она когда-то видела, как сработала защита в ик-менеджере компании «Конгодзе», Алира он рвал на части минут десять. Умирать таким образом она не хотела. Кошка, лысая и покрытая чешуей, была почти нормальной. Во всяком случае, старенький детектор показал, что она съедобна, а только это волновало Есфирь. Жареная кошатина к вел-фри рациону! У нее потекли слюнки, а еще говорят, что кошачий жир замедляет Шлюхин Цвет, может мать протянет еще немного. А то совсем плохая стала, пластика не держится, слазит с кожей. От трясучки даже Танец Мучимых у нее не получается.
Есфирь думала, как пройти мимо демократа, что стоит на входе в Хохочущий район. Ведь обязательно, сука, прицепится, дай половину в оплату кредита. Раньше демократом стоял Куся Дух, барби и кенам ничего не стоило отделаться простым медяком, или кому совсем повезет – задницей. Любил Куся мальчиков, ну и девочек тоже. Только прижимист, оказался Куся и купил пиратский диск с наркотиками, и стал тупее мерчендайзера. А на замену прислали Жиля-кастрата, совершенно неподкупного любителя электронных борделей. Он всех достал рассуждениями о цели демократии и политической сознательности в оплате налогов. Ничего, он отправил в лепрозорий мамашу Гнилого Дардайца, и бандюк обещал его придушить, так что ждать не долго. Размышляя Есфирь, вышла на проспект Политкоректности. Жизнь на поверхности конечно не малиновый сироп, не то что скажем этаже на двухсотом, где по слухам депутаты живут, но и в ней есть свои прелести. Девушка была настроена благодушно, уж очень день удачный был: сначала она для настоящего дизайнера сделала Движения Полоумного Пожирателя и получила аж семнадцать центов. Потом спряталась в подворотне от полицая и увидела охотящегося мерчендайзера…
— Девочка, а хочешь хорошо зарабатывать и почти ничего не делать? – задумавшаяся Есфирь едва успела увернуться от Отдела Кадров, механические захваты лишь дернули за балахон. Фух, подумала вспотевшая от запоздалого страха девушка, нельзя так расслабляться. Еще чуть-чуть и одним мерчендайзером стало бы больше. Автомату было запрещено заезжать на тротуар и протягивать захваты глубже, чем на тридцать восемь сантиметров, и программа, поняв, что упустила добычу, включила рекламный ролик, жизнерадостные до идиотизма люди веселились на дискотеке. Они ели «настоящие» фрукты и мясо, запивая это чаем с лимоном. Слащавый голос из динамиков призывал:
— Познай всю радость кибернетического рая! Только в корпорации «Конгодзе», ты получишь радостные ощущения все время, потому что наша компания, выделяет на личное использование целых три процента мозговой мощности. Уйди от реальности навсегда или на время контракта. Честные отношения — наш девиз! Вы вычисляете, мы дарим счастье. Только сейчас специальное предложение: оформляешь контракт на год, а получаешь как за два!
— Идите в тоталитаризм! – Выругалась она, опять втихаря, издали поправку и пустили их еще на десять сантиметров ближе к стенам, этак они скоро будут по тротуарам ездить. Эти ребята из корпораций совсем обнаглели, мало того, что к ним идут все, кому просто уже все равно, так еще и по улицам ловят. Контракт, как же. Можно подумать, кто-нибудь видел бывшего мерчендайзера, раздраженно подумала Есфирь, это путь в одну сторону. До какой же степени надо опустится, чтобы собственные мозги отдать компании.
Ей снова повезло, на входе в квартал из будки раздавались однозначные стоны. Никак опять заботливые устроили проверку и сейчас всей толпой шпарят Жиля-кастрата. Очень хотелось посмотреть, как он корчится под потными заботливыми, но Есфирь решила не искушать судьбу и проскочила мимо. Она сразу шмыгнула в подворотню и через дыру в стене попала на соседнюю улицу, вход в подвал с особой тщательностью загораживали мусором, во-первых, все-таки теплее, когда ветер не задувает, ну и лишняя маскировка не повредит.
По правде говоря, заботливые брезгуют лезть в эту помойку, разве что офицер или программист заставят во время облавы, да и то заглянут потопчутся на пороге, может для острастки кого из стариков заберут и проваливают. И не знаю дурачки что дальше за полуметровой пластиковой дверью обширное и чистое, ну относительно чистое, помещение, где живет почти сотня неучтенных барби и кенов. Может это не так роскошно, как комната на тридцатом этаже. Есфирь была когда-то там, на вечеринке у программиста, ей тогда заплатили целых два доллара, а рубцы всего за две недели зажили. Конечно, программист жил в роскошной комнате, девять квадратных метров, но для Есфири подвал был домом. Здесь она выросла и жила уже одиннадцать лет. Первые пять лет ее вообще не выпускали наверх, даже на богослужения, она была слишком ценной, никаких видимых мутаций, да еще и лицо красивое. Она помнила, как она гоняла по подвалу с друзьями и играла в миротворцев и террористов. Еще она точно помнила, когда ее детство закончилось. Это случилось не в первый раз. Первый раз был смешным.
Мать отволокла пятилетнюю ничего не соображающую Есфирь к капитану заботливых. Жирный и вонючий капитан долго мял ее зад и дергал себя за грех. Девочка стояла смирно, как и приказала мать, пока он не захрипел, потом вымазал ее лицо какой-то дрянью, заплатил и пинком отправил домой. Ее мать, Эльза, по прозвищу Драная, взяла деньги и почему-то заплакала. Девочка, чтобы успокоить ее, рассказала, как было дело, но она только сильнее расплакалась. Она до сих пор помнила ее такой, как на заднем дворе комендатуры. Самая красивая, хоть и заплаканная, женщина на свете. Это потом у нее на лице появились язвы, отвратно воняющие Шлюхины Цветочки. После второго раза она поняла, почему мать плачет, очевидная истина о том, что их жизнь нескончаемая помойка, ворвалась в разум, выжигая детство, да и большую часть чувств тоже.
Она почти не помнила заплатившего за целку архитектора, только улыбающееся лицо и боль, с каждым ее криком он улыбался все шире, пока его оскал не заполонил мир. Она тогда дурочка не понимала, что надо пластом лежать, а не сжиматься, тоже не сироп, но полегче. Третий…пятый… двадцатый… зачем считать? Есфирь не жаловалась на судьбу. А какой смысл бунтовать? Не зря над входом в церковь был нарисован господь, благословляющий человека и говорящий: хороший и верный раб… Бунтуй не бунтуй, а раз бог тебя поставил на твое место, то там ты и останешься. Но если будешь соблюдать заповеди: любить бога, почитать начальство, не красть и не убивать, то рай тебе обеспечен.
Девушка считала себя очень праведной. И имела на это все основания: она каждую субботу ходила в церковь и что-то жертвовала, а если ничего не было в кармане, то евангелист охотно брал пожертвования, как он сам говорил, натурой. Красть у своих — самоубийство, моментом распотрошат. Начальство не захочешь почитать будешь, попробуй не проявить почтение к заботливому или, тому же Жилю-кастрату. Мигом научат заповеди, если конечно ноги в процессе учебы не протянешь. Тырить еду у мерчендайзеров только псих назовет воровством, они уже не люди, так очистки…
Наполненная такими благочестивыми мыслями, Есфирь откинула занавеску, сделанную из термоизоляции, и зашла в их с матерью угол. На идущей, через весь подвал трубе, что подавала горячую воду наверх, стояла стальная кастрюля с выкипающей водой. Совсем мать плохая стала, уходит, забывает снять. Видать пошла по старой памяти улицы ласкать, да только кто ее возьмет, если у нее все лицо Шлюхиным Цветом обметало? Ничего еще пятьдесят центов и хватит на упаковку нанобиотиков. Главное, чтобы не скисла, три месяца назад Красавчик-Буба, ее из петли вытащил. Есфирь хотела сюрприз сделать ей на день рождения, только не стала ждать и показала отложенные двенадцать долларов.
— Не боись мать! – с жаром зашептала она ей на ухо – нанобиотики штука крутая, мигом коросту с лица снимет, будешь как новенькая!
Мать промолчала, только прижалась к дочке и плакала. Отвлекшись от воспоминаний, Есфирь ловко ободрала кошку и отложила кишки, их надо будет промыть, на суп сгодятся, как и шкура. Положив тушку в кастрюлю, она долила воды и поставила на трубу, вода подернулась зеленовато-серой пеной и завоняла бензином, эх перцовый пластырь бы сюда, подумала она, ничего, час поварится и пойдет за милую душу. Однако уже скоро день, а матери все нет, беспокойство закрадывалось в душу девушки, может все-таки нашла клиента?
Она поела в одиночестве, матери все не было, жаль, что они не умеют писать, чего проще накарябал на стене куда пошел, другой не будет переживать. Есфирь вспомнила про Роав-русалку, вот кто ей скажет, где мать. Отрезав переднюю лапу кошки в качестве подарка, она пошла к Роав, самой старой женщине в подвале. Закопченные кострами стены и потолок, почему-то давили на голову, тихий гомон общины казался тревожным. Полная дурных предчувствий она подошла к старухе. Сросшиеся ноги и впрямь напоминали рыбий хвост, Роав, в отличии от других, никогда не прятала уродство. Вот и сейчас она чесала белесую, в прожилках вен кожу и хихикала. Для всех осталось загадкой почему ее не убили при рождении, но почему ее, никогда не ласкающей улицы, кормит община, понимали даже дети. Пошепчет что-то Роав и боль отступала. Есфирь сама просила ее погладить спину, после своего первого Танца Мучимых, рубцы от этого конечно не исчезли, но боль ушла.
— Здравствуй малышка, решила пойти следом за мамочкой? – она дробно и неприятно засмеялась.
— Скажи, Роав, где она? – девушка сдержала желание ударить безумную и подумала, что полезный и приятный человек, совсем разные вещи. – Вот держи, я тебе принесла свежей кошатины.
Старуха мигом схватила ногу и спрятала в том месте, где ее не отнимут, то есть сожрала, даже кости она, с трудом разгрызая их дешевыми пластиковыми имплантатами, съела. Есфирь мрачнела все сильнее, судя по ее торопливости, новости были плохими, вот она и торопилась получить свою долю, но правда была еще ужаснее, чем она могла предположить. Роав доела и вдруг посмотрела на нее совершенно нормальным взглядом, только очень тоскливым:
— Есфирь, твоя мама стала мерчендайзером…
— Что ты несешь, старая шахидка?! – Есфирь нутром почувствовала, что старуха не врет, захотелось заорать, не ругаясь, вообще без слов. Кричать от ужаса и одиночества, навалившегося на нее.
— Извини доченька, но это правда. – Роав вздохнула – Я сама видела, как она вошла в Отдел Кадров…
Добровольно… У нее от Шлюхина Цвета, пол лица сегодня отвалилось, видно решила, что так ей будет легче, да и тебе тоже.
Дальше Есфирь не слушала, горе ватой забило уши. Мама, мамочка… И как я теперь сама? Ох, мама… Она не помнила, как оказалась в своем углу, села на лежанку и смотрела в крошечное окно, серый дневной свет тихо обратился ночью, затем опять посветлел, а девушка никак не могла вернуться из замкнутого круга. Одна, совсем одна, как же дальше? Усталость брала свое, и мысли становились бессвязными образами, похоже, она так и заснула сидя. Проснулась она от толчка в плечо, испуганно оглянулась, рядом сидел Валаам и протягивал ей кружку.
— Выпей, полегчает!
— Что это? – врожденная осторожность не позволяла принять незнакомый напиток даже от друга детства.
— Спирт с водой и эссенцией, никакой наркоты.
Есфирь захлебнулась отвратительным вкусом и с трудом подавила желание выблевать деликатес. Спирт стоил не меньше чем натуральные, не синтезированные, соевые продукты. Было бы оскорблением выплюнуть такой дорогой подарок. Через минуту в желудке потеплело, а голова слегка закружилась, Есфирь издала стон и заплакала.
— Вот это правильно поплачь, поплачь… — пробормотал Валаам – оно полегчает.
— Иди ты на хрен! Что ты понимаешь? Разве это твоя мать стала одним из этих долбаных рабов? – девушка колотила по груди друга кулачками. – Ты хотя бы понимаешь, что ей надели на голову, этот чертов шлем, с шипами до мозгов? Да ни хрена ты не понимаешь!
Валаам не стал напоминать девочке, что с его матери на показательной казни, после подавления бунта, живьем сняли кожу. Он был хорошим парнем, насколько это возможно в насквозь прогнившем обществе, и просто ждал, пока девочка успокоится.
— Еще есть? – шмыгнула носом Есфирь – давай, я заплачу, хочу напиться.
Пластиковая бутылка с спиртом стремительно пустела, но за эйфорией, пришла головная боль и резь в желудке. Пьяная пелена упорно не хотела возвращаться. Есфирь заплатила целый доллар, а удовольствия не получила, это было обидно и хорошо. Хорошо потому что отступила глухая боль одиночества, возможно, она вернется, но сейчас стало легче. Валаам полез к ней под подол. Девушка не возражала, ну хочет парень получить надбавку к доллару и пусть, что ей жалко? Минут десять он пыхтел над ней, потом достал электронные сигареты, и они закурили.
— И что теперь? – парень чувствовал, что Есфирь успокоилась – Что делать будешь?
Девушка помолчала, а действительно, что дальше? Мать ушла, можно сказать что умерла. Она посмотрела на мосластого Валаама, не красавец конечно, но вполне… даже полоска чешуи по позвоночнику, только добавляла ему шарма, а третий слепой глаз на темени, надежно скрывали длинные рыжие локоны. Вот ее возможность избавится от одиночества.
— Вал, перебирайся ко мне? У тебя место почти у входа, тебе же вечно выспаться не дают.
— Хорошо. – Валаам, похоже, ждал этого и отреагировал спокойно. – Я передохнул, давай еще?
Есфирь молча перевернулась на живот и задрала одежду, вот и получилась у нее новая семья, а мама… Это судьба!
